а неравномерно обжаренные куски мяса, в которые превратились некогда живые викинги, пошли на корм рыбам. Кости до сих пор где-то на дне, но мало ли костей в этой реке?
Боевое крыло монахов — это не прихоть и излишние амбиции Аркима, а реакция на суровые времена, плотно стискивающие Францию на протяжении последнего тысячелетия.
— … не думай ни о чём, вдох-выдох, вдох-выдох, — вещал брат Антоний, мастер по физической подготовке, назначенный учителем Жанны, бегущий рядом с ней. — Ускорение!
Жанна на короткое время ускорила бег, а затем вновь вернулась к стандартному темпу.
Она изрядно вспотела, все эти внезапные рывки во время бега изматывали её растущий организм, но в этом-то и был смысл: организм человека является крайне ленивой тварью, которая не желает напрягаться без веских причин, поэтому для развития нужно создавать ему достаточно веские причины.
Когда «веса» причин будет недоставать, Арким прикажет вешать на Жанну утяжелители. Она имеет все шансы превратиться в атлета международного уровня по версии XXI века, не взирая ни на какую генетику и прочие возможные недостатки. Он привык, что его носители являются машинами для убийств, которые могут максимально использовать потенциал уникального меча.
Он так решил.
Глава третья. Первое задание
Церковь Сент-Катерин-де-Фьербуа, 2 сентября 1419 года
— Я помогу! — Жанна схватилась за край ящика, который поднимал брат Деметрий, наказанный накануне за излишнее усердие в потреблении кагора.
— Прекратить! — окрикнул её приор-настоятель. — Брат Деметрий наказан, из-за твоей помощи урок не пойдёт ему впрок!
— Но ему ведь тяжело! — умоляюще посмотрела на приора-настоятеля Жанна.
— И пусть будет тяжело! — был неумолим святой отец Франсуа. — Вчера ему было легко усердствовать в распитии кагора, а сейчас пусть познает на себе всю тяжесть наказания! Отойди от него!
Арким, слушавший этот диалог, случившийся неподалёку от часовни, размышлял.
«С этим альтруизмом нужно что-то делать», — решил он.
Жанна неохотно отступилась от тяжёлого ящика, который похмельный брат Деметрий с кряхтением поднял и потащил в подсобку.
— Жанна, подойди, пожалуйста, — попросил Арким.
Девочка приблизилась к алтарю, встала на колени и истово перекрестилась.
— Да, дух меча? — спросила она.
— Я слышал ваш разговор с приором-настоятелем, — начал Арким. — И у меня есть кое-что, что следует сказать по этому поводу… Хм… Начнём, пожалуй, с «Критона»[6]…
Арким начал зачитывать сократовский диалог, Жанна внимательно слушала. Где-то через минуту пришёл приор-настоятель, вслушался, услышал ключевые слова «Сократ говорит», «Отвечает ему Критон», «Афины», «корабль с Делоса», а затем помчался на выход, искать кого-то.
Арким продолжал как ни в чём не бывало, но отметил про себя, что приор-настоятель вернулся с тремя писарями, которые начали стремительно записывать слова меча на пергаменты. Но контекст был потерян.
— Дух меча, молю тебя, начни с начала! — попросил святой отец Франсуа.
Сам он слышал от давно мёртвых братьев из предыдущего поколения, что меч иногда, когда у него случается подходящее настроение, дословно озвучивает труды античных авторов, древнеримских и иногда даже древнегреческих. Но это случается столь редко, что у них в монастырском скриптории имеется лишь девять списанных со слов меча трудов. Имеется жемчужина этой небольшой коллекции: «Начала» Евклида. Монахи не были дураками, многие много где учились до пострига, ни один из них никогда не встречал «Начала». Арким этому был не удивлён, ибо точно знал, что тексты данного произведения полноценно реконструировали лишь в девятнадцатом веке, скомпилировав арабские переводы и найденные при раскопках папирусы. В пятнадцатом веке такое просто невозможно.
Монахам потребовалось два поколения, чтобы понять, что в их руки попало настоящее сокровище, цены которому просто нет. В душе каждый монах понимал, что с мечом лучше шутки не шутить и не досаждать ему, но упускать моменты откровений они позволить себе не могли.
Арким стал для них кем-то вроде Дракона Пустоты, который очень опасен, но может дать бесценную информацию.
Впрочем, делился информацией меч неохотно, потому что знал, что правильно использовать языческие тексты через призму фанатичного христианства попросту невозможно и это будут лишь напрасные слова, изречённые попусту.
Другое дело, что Жанна может очень многое извлечь из трудов античных авторов: начиная от структуризации её врождённого гуманизма, заканчивая окончательной научной формулировкой её интуитивного чувства справедливости, чтобы одно не смело мешать другому.
Он мог бы использовать труды учёных-философов из XXI века, но античные философы писали как-то душевнее, проще и понятнее.
— На сегодня достаточно, — увидев, что внимание девочки начало рассеиваться, остановился Арким спустя почти час неспешного повествования. — Завтра, если будет желание услышать завершение истории.
Жанна поднялась с колен, признательно кивнула и молча направилась в свою комнату, осмысливать услышанное.
Приор-настоятель был недоволен столь внезапному завершению сеанса связи, даже несколько раз ожидающе глянул на алтарь.
— А ты думал, что всё на блюдечке достанется? — раздалось из-за алтаря. — Люди работали сотни лет, чтобы найти и воссоздать это. Скажи мне спасибо за то, что я вообще позволяю вам присутствовать при беседе с писчими приборами. Назовёте данный диалог «Критоном», авторство, предположительно, Платона или его ученика, но это не точно.
Приор-настоятель смиренно кивнул и убыл с писарями прочь, разбираться с записями.
Часовня Сэнт-Катерин-де-Фьербуа, 12 июня 1420 года
— … итак, переходим к страдательному залогу, — продолжал Арким. — Но для начала вспомним действительный залог. Слушаю.
— Эм, действительный залог, то есть activum… — начала Жанна.
Арким решил, что письменный французский ей особо не нужен, ведь 98 % населения Франции банально не умеет писать и не знает, что говорит конкретно на среднефранцузском языке, так как классификации развития французского языка ещё не придумали.
Все аристократы в обязательном порядке обучаются латыни, причём худшей её форме, то есть вульгарной латыни. Вообще, вульгарная латынь, фактически, со временем мутировала во французский язык, но настолько сильно обросла всяким лишним дерьмом, что мало её напоминала. А всё из-за того, что германцы, оккупировавшие землю романо-галлии, ассимилировались, утратив собственный германский язык и начав говорить на народной латыни. Карл Мартелл ещё говорил на древнефранкском, но его потомки уже говорили на старофранцузском, что есть мутация латыни под воздействием древнефранкского языка.